Небо – моя обитель.

После долгого и полного впечатлений дня я вырубился, как вырубается и гаснет в один миг приборная доска, когда, зарулив на стоянку и остановив двигатель, чёрная перчатка пробегает по панели, отключая тумблёры, и, наконец, отрубает два генератора и аккумулятор. Когда очнулся в ночи, то понял, что этих два с половиной часа спало только моё тело. Разум не отдыхал. Голова была полна мыслей, которые, как будто обрадовавшись, что их теперь кто-то слышит, хлынули потоками, смывая остатки сонного оцепенения. Я удивлялся, что не могу успокоиться, ворочался часа полтора и, наконец, в половине пятого тихонько выскользнул из-под одеяла, оделся поуютнее и открыл на мониторе … чистый лист бумаги.
Вчера вечером на телеканале «Шансон» показывали несколько частей фильма о Владимире Высоцком. Дома кроме меня только жена и дочка. Софья, возможно, прибежала бы к телевизору, если бы я сообщил, что там рассказывают про какого-нибудь Джонни Дэппа или про актёра из сериала «Кадетство». Но она сказала, что нужно учить английский язык.
Мы с Леной сели у телевизора и смотрели весь вечер. Молча. Каждый сам по себе. И вместе.

Всматриваясь в черты лица Владимира Высоцого и оставив за пределами внимания повседневную обыденность, я распахнул свою душу для восприятия вибраций его голоса, оголил сердце для того, чтобы оно слышало каждое его слово и сидел, не смея пошевелиться, словно на медкомиссии, обклеенный множеством датчиков. Казалось, что его взгляд с экрана и токи, исходящие от него, диагностируют меня. Попросту – проверяют на вшивость! Не Высоцкий меня диагностирует. Он только облучает меня своими рентгеновскими лучами, а я сам себя вижу в них таким, какой я есть на самом деле: без какого-то выпендрёжного брутального стиля в одежде; без бравады своего в доску парня; без небрежной, но многозначительной улыбки сегодняшней успешности….
На экране кроме Высоцкого мелькает ещё кто-то. Хроника похорон. Потом годовщина со дня кончины в тесной квартире. Его рассказы и интервью при жизни. Журналисты задают свои тупые вопросы. Он отвечает на них удивительно взвешенно и толково. Это ещё было такое время, когда нужно было отвечать очень взвешенно. Сейчас, как мы знаем, ответы многих знаменитостей часто тупее и неприличнее, чем вопросы до предела циничных и высокомерных журналистов. Марина Влади раздражается на них, но держит себя в руках. И старые, и вновь объявившиеся друзья поэта после его кончины пытаются сказать о нём что-то неординарное. Или вдруг высказывают какие-то обиды и претензии друг к другу, деля покойного между собой. И чествуют. И восхваляют. В точности так, как предсказывал сам Высоцкий. Голос за кадром старается внушить какое-то своё правильное, как ему кажется, понимание Высоцкого. И только Марина, оборвав очередной вопрос, сказала:
- Что вы ещё хотите узнать? Читайте его стихи, слушайте песни. В них весь Высоцкий!

Я смотрел и думал: « Почему они спорят и доказывают что-то друг другу? Просто у каждого свой Высоцкий! И это правильно!»
Кадры хроники подобраны таким образом, что с удивлением узнаёшь наше советское время. Люди напряжённые, претенциозные, ищущие и легко назначающие виноватых. Я ведь и сам был такой! Впервые прочитал имя Владимира Высоцкого во время учёбы в школе на маленькой пластинке с его песнями о войне. Потом появилась песня про жирафа и утреннюю гимнастику. Мне они нравились, но до наших степей дошёл слух, что у Высоцкого есть ещё блатные песни, которые он писал на зоне и что он пьёт горькую безмерно. А с этим я, комсомолец и спортсмен, никак не мог примириться! Где-то в то же время я прочёл книжку о Сергее Есенине и доставал учительницу по литературе и одноклассниц своим презрительным отношением к поэту из-за того, что он притворялся русым парнем с голубыми глазами, а сам буянил, пьянствовал и как сидорову козу колотил Айсидору Дункан. Поступив в лётное училище и приглядываясь к однокашникам и лётчикам – инструкторам, начал укрощать свой юношеский максимализм и приобретать хоть и военное, но человеческое лицо. Ну а из доступной музыки в этот период были в основном только строевая песня, «Утренняя почта» в воскресенье по телевизору и танцевальные ритмы на дискотеках. На большее не хватало ни времени, ни возможности. А учились мы все не шутя.

Третий курс. Летаем в Чернигове. Но тут, в связи с летними Олимпийскими играми в Москве, полёты отбивают на неопределённое время. Лена, с которой мы, как одноклассники, по-товарищески переписывались и в сторону которой я, кажется, начинал дышать неравнодушно, сообщила, что после защиты диплома она поедет к бабушке в деревню. Наивный, я делаю отчаянную попытку отпроситься у комэски на несколько дней и, к своему удивлению, легко получаю разрешение! Даже растерялся от неожиданности! Чернигов на севере Украины, а деревеньку её бабушки нужно найти где-то в глуши под Уманью. Но и отступать было некуда! Перспектива остаться в училище и отвечать за неуправляемых во время безделья курсантов, взамен многообещающей встречи с интересной особой комсомольского возраста, выглядела бы как полная лопоухость! Значит - только вперёд! Позвонил родителям и попросил прислать немного денег. В нашем училищном военторге приметил лёгкий светлый летний костюм и, не раздумывая, купил его. Выработал схему моего оповещения в случае чего, командир роты выписал какую-то бумагу и я был готов! Напоследок забежал домой к своему лётчику- инструктору и обратился с оригинальной просьбой одолжить мне на поездку лётную куртку! Как вы понимаете, исключительно на случай прохладной погоды, а не из-за желания произвести некое впечатление на находящуюся на отдыхе выпускницу архитектурного факультета с наружностью, весьма и весьма отвлекающей курсанта лётного училища от круговой осмотрительности.
Петру Николаевичу долго объяснять не пришлось. Он весело улыбнулся, не глядя протянул руку к вешалке в своей прихожей, сгрёб пальцами жменю хрустнувшего новизной шеврета и, держа куртку за шкирку, вручил мне:
- На! Поезжай!
До Киева на автобусе. Там быстро пересадка на другой борт, идущий в Одессу и я снова продолжаю наслаждаться видами прекрасной батькiвщiны, удобно расположившись в кресле у окна. Моё кресло недалеко от водительского и я всю дорогу слушаю негромкую музыку, доносящуюся из его радиоприёмника. Потом наступил вечер. Пассажиры уснули, а я, выспавшись днём, продолжал смотреть на дорогу в свете фар и слушал музыку. Снова новости. Что-то об Олимпиаде. И вдруг в конце выпуска ровным голосом диктор произносит: « Скончался актёр театра на Таганке, известный автор и исполнитель песен Владимир Высоцкий».
В салоне все молчали. Или больше никто не слышал? Автобус по-прежнему бежал вперёд, беря взаймы у ночи участок освещённой дороги впереди себя. Ничего не изменилось. По радио передавали олимпийскую хронику. А у меня в голове пульсировал вопрос: « Как же так? Как же так?
Как же так?...» Я уже знал некоторые его песни и они мне нравились. Как потом оказалось, я тогда знал едва ли пять процентов из всего его песенного творчества. Это потом были его сборники и концерты на пластинках, книжки стихов, документальные фильмы, книга Марины Влади , воспоминания и рассказы других людей.
Я сошёл с этого автобуса в Ульяновке утром, когда уже ушёл единственный рейс в деревню, где должна была быть Лена. Подъехал немного на попутке, а потом несколько часов плутал между полями, пока, наконец, не вышел к тому далёкому посёлку, где в бабушкином дворе увидел свою Елену. Она приехала сюда за тысячи километров из далёкого Целинограда и вешала в этот момент выстиранное бельё на верёвку, ступая босыми ногами по зелёному ковру шпарыша, вольготно разросшегося по всему двору…..
С этим двориком и с бабушкиным домом, с чудными окрестностями этого тихого посёлка на берегу пруда будет связана целая эпоха нашей биографии! Наша жизнь ещё только начиналась. Мы бродили между полей и вдоль лiсосмуг. С нами всегда был чёрненький транзисторный радиоприёмник. Мы так и звали его ласково «Чёрненький». Поймать хорошую мелодию было большой удачей. Иногда звучал голос Высоцкого!
Мы говорили о нём и о Джо Дассене, который умер в те же июльские дни.
С тех незабываемых дней нашей юности, с той ночи в междугороднем автобусе на трассе Киев – Одесса, со дня смерти поэта началась моя настоящая любовь к его творчеству. Начался мой Высоцкий. Началось, благодаря ему, понимание многих великих простых вещей, из которых на самом то деле и состоит человек, если сдуть с него разноцветную мишуру.

Но моё знание и понимание Высоцкого было далеко от того, как проникновенно и глубоко знал его другой человек. С ним мне посчастливилось встретиться и летать в нашем Канатовском полку.
Израиль Семёнович Гуманов. Этот удивительно интеллигентный и приятный во всех отношениях человек обладал, без сомнения, полным набором талантов, присущих лётчику очень высокого класса! Быстро достигнув высокого уровня мастерства, он, как и подобает человеку с его интеллектом и стремлением к совершенствованию, выразил желание перевестись куда-то для освоения новой техники. Служил он тогда в Мачулищах, кажется. Но такая уж была у нас страна, что это желание в сочетании с его именем, вызвало у особистов такой страх, что Изю не то что на новую технику, его заменили подальше от границы на внутренний аэродром и дали понять, что потолка в военной карьере он уже достиг. Вот так и появился в Канатовском полку молодой стройный черноволосый красавец – майор. Лётчик от бога, прекрасный товарищ, чудесный трогательный отец своей красавицы дочери!
Он отличался очень добродушным характером и достоинством его благородия и товарища офицера! Когда мы после училища пришли в полк, он уже был в Канатово. Не смотря на безупречную службу, всеобщее уважение к нему всех, начиная от молодого лейтенанта и до командира полка и армейских инспекторов, он так все годы и прослужил в должности старшего лётчика, не выражая никому обиды или претензии за свою судьбу.
Все ласково и уважительно звали его Семёнычем. Он не курил и не был любителем обильных возлияний, но всегда был душою коллектива, приятным и толковым собеседником. И кроме всего прочего, была у него (надеюсь, что и сейчас есть) страсть к творчеству Владимира Высоцкого! Я ещё многого и не знал, а у Семёныча всё было на слуху. Обладая прекрасной памятью, он как будто одновременно держал в голове мелодии и слова десятков его песен, легко по любому подходящему поводу извлекал из этого невероятного арсенала нужный отрывок и негромко, вслушиваясь в мелодию стиха, прочитывал его. Это было бесподобно! Поэт умер, но продолжал жить через своё творчество в памяти и в сердце прекрасного лётчика и человека! Семёныч, например, когда мы вместе, ушатанные после полётов, заходили в высотку и стягивали с себя мокрые противоперегрузочные и вентиляционные костюмы у своих шкафчиков, мог прочесть вдруг, казалось бы далёкие от полётов, но очень ободрявшие в тот момент строки:
«…Я лошадкам забитым,
Что не подвели,
Поклонился в копыта
До самой земли!
Сбросил с воза манатки,
Повёл в поводу.
Спаси бог вас, лошадки,
Что целым иду!»

Что же касается песен Владимира Высоцкого о лётчиках, то они всегда жили в его сердце! Я не раз замечал, как он совсем тихо прочитывал себе какие-то строки не прячась, но и не навязываясь никому. Ведь это были лучшие песни о лётчиках всех времён и народов! Никто никогда не написал о лётчиках лучше Высоцкого и уже никогда не напишет! Не то время и не то отношение к этой профессии. И ладно! Пусть даже другие и не поймут! И пусть это останется навсегда только чисто нашим, особенным! И может в трудное мгновение сегодня или завтра вдруг вспомнятся его строки:

«…Их восемь, нас двое, - расклад перед боем
не наш.
Но мы будем играть!
Серёжа, держись! Нам не светит с тобою.
Но козыри надо ровнять!....»

И тогда РУД вперёд до отказа! И в брызги любое препятствие! Уверен, что Изя Гуманов всегда найдёт у Высоцкого слово, на которое можно опереться так же надёжно, как на свои крылья в полёте!

У каждого из нас есть свой Высоцкий!

27.01.2010г