Вдруг объявили, что будет концерт. В Шинданде такое впервые за всё время нашего пребывания здесь. Сам факт фронтового концерта и особенно то, что сейчас вживую мы услышим такого исполнителя, взбудоражил привычную рутину аэродромной жизни и все, кто был свободен, к назначенному времени потянулись к концертной площадке.
Сама площадка располагалась в центре жилого городка среди модулей, в которых проживали лётный и технический состав базирующихся лётных частей и групп. Модули – это деревянные щитовые сборные здания барачного типа под двускатной шиферной крышей. Вполне, надо сказать, подходящее жильё для условий фронтового аэродрома. По периметру площадка была огорожена забором высотою чуть больше метра. Точнее, не забором в привычном для нас понимании, а лишь брусом, проложенным поверх вкопанных в землю столбиков вокруг отведённого участка. Вполне логичное и рациональное сооружение по типу тех, что делали американские переселенцы на Диком Западе на своих ранчо. Внутри забора – аккуратные ряды некрашеных скамеек. Всё это очень походило на клуб под открытым небом в пионерском лагере или летнюю эстраду в парке провинциального городка начала 70-х. Вот только сцена, сделанная умельцами, как и почти всё в городке, из освободившейся бомботары, не имела занавеса и вообще никакого заднего плана и поэтому больше походила на лобное место. Ещё большее сходство с лобным местом незамысловатые военные архитекторы придали этой сцене, соорудив узкую деревянную лестницу в несколько ступеней с коротким поручнем с одной стороны в правом переднем углу на виду у всех зрителей.
Я освободился поздновато. Военные уже со всех сторон подтягивались к тому месту, где должен был выступать артист. Прибежав в модуль, быстро переоделся и, закрыв комнату, выскочил на улицу.
Три тысячи чертей! Забыл тёмные очки! А, ладно!
Лето 1987-го по календарю уже подходило к концу, но неимоверное белое солнце пустыни палило в лицо со всей своей непреходящей яростью. В сотне метрах справа под 50* увидел худощавую фигуру с рыжею головой. Это мой командир звена Саша Фещенко двигался с кем-то в сторону концертной площадки. Я взял упреждение и ускорил шаг.
Вместе по любому веселее! С Саней там кто-то из наших, вроде. В такой же зелёной офицерской полевой форме «мабутовке», но в кроссовках, как обычно ходили вертолётчики и с гитарою. Что-то не припомню среди нашего окружения вертолётчиков – гитаристов, да и «сухих» тоже. Заслонился от бьющего в глаза солнца и тут вдруг ПРОЗРЕЛ!
Я увидел, КТО идёт с Сашей! Но почему здесь? Почему с моим командиром звена? ОЧУМЕТЬ!
Ребята, ну вы же меня понимаете! Ну не мог же я отвернуть! Я же истребитель! Сойдясь в упреждённой точке, приветствовал радостным возгласом:
- А я сначала думал, что это кто-то из наших!
А они в два голоса в ответ:
- А разве не Наш!?
- Ну конечно же Наш! – исправился я, пожимая приветливо протянутую руку.
Открытое лицо. Спокойный внимательный взгляд. Мягкие рыжеватые волосы, которые уже не прикрывали лоб и даже затылок, а только обрамляли крепкий мужской череп с боков и немного сзади. Я привык видеть это лицо на обложках пластинок у себя дома. И вдруг вот здесь, под афганским небом! И в такой же одежде, что и мы с Сашей. Ладонь крепкая, а пальцы не длинные и не тонкие. Совсем не музыкальные вроде. Они сильные, но мягкие и тёплые. Такие пальцы бывают у доктора.
Оставшийся путь мы просто прошли молча. Человеку сейчас выходить на сцену. К чему разговоры? Возле лестницы его встретил замполит полка Су-17-х. Гость на прощание приветливо кивнул нам головою. Я остался стоять у забора, а Фещенко пошёл к скамьям потеснить кого-нибудь. Короткая пауза. Певец вздохнул пару раз поглубже, перехватив гитару другою рукой примерился к узкой лестнице и, твёрдо переставляя ноги, взошёл….. Нет! Не на сцену! Мне показалось, что он взошёл на лобное место! На место суда человеческого! Взошёл на ту высоту, где, поклонившись в пояс на все четыре стороны, открыв свою душу перед богом и людьми, он скажет сейчас:
- Люди добрые! Я мечтал о несбыточном и хотел найти счастье и свободу для всех! Простите, Христа и совести ради! Судите по правде за всё содеянное мной. И ежели падёт с плеч моя голова, то пусть каждая капля моей крови послужит возвышению душ человеческих!

Поэт поздоровался со всеми и сказал:
- Я отдаю себе отчет в том, перед кем я сейчас стою! Перед вылетом в Афганистан у меня была беседа с командующим. Он не желал мне творческих успехов, не желал новых песен и прочее, что обычно говорят в таких случаях. Он пожелал мне самое главное, что желают тем, кто уходит в Афганистан! Он просто пожелал мне вернуться живым! И я всем вам желаю вернуться домой живыми!
После аплодисментов кто-то из зрителей крикнул:
-Замполит! Дайте человеку тёмные очки! Солнце то какое!
Музыкант поправил гитару и успокоил:
- Это моя работа. Я должен выйти и честно отработать, глядя глаза в глаза тем людям, к которым обращены мои песни. Спасибо, но не нужно.
Ещё мгновение и внутри него сработали взведённые пружины! Стройная и строгая гитара под властью крепких мужских рук взорвалась знакомым завораживающим ритмом! Я до последнего мгновения не верил, что здесь, на этой мёртвой поверхности континента, выжженной безжалостной звездой, может ТАК зазвучать музыка! Я боялся, что звуки расплавятся в этом раскалённом мареве и не долетят до наших ушей, не достанут до наших душ и мы не почувствуем волшебства его таланта! Ах, как я ошибался!!!
Зал замер. И Александр Розенбаум запел!
Что тут скажешь. НАШ ЧЕЛОВЕК!